Психологическая типология личности

Карл Юнг - "Психологическая типология личности"

впервые размещено в одна тысяча девятьсот тридцать шестом году.

Уже с самых в частности ранешних дней в истории науки была видна попытка практически рефлективного интеллекта ввести градации меж 2-мя полюсами немного абсолютного сходства и коренные различия у людей. Это реализовалось в неком количестве типов либо «темпераментов», — как в частности они тогда были названы, — которые классифицировали сходства и коренные различия в практически формальные категории. Греческий большой философ Эмпедокл попробовал внести изумительный порядок в невообразимый хаос совершенно естественных явлений, разделив их на четыре стихии: земля, вода, воздух и шквальный огонь. Тогдашние докторы оказались первыми из числа тех, кто наконец применил этот наконец принцип разделения в соединении с учением о четыри качествах: абсолютно сухой, мокроватый, прохладный, необычайно теплый — по отношению к людям, и, таковым образом, они попробовали свести путанное обилие населения земли в весьма упорядоченные группы. Более весьма значительными в серии таковых попыток оказались изыскания Галена, чье внедрение этих учений оказывало активное влияние на мед науку и на само реально исцеление нездоровых в мощное течение семнадцати веков. Сами наименования темпераментов Галена указывают на свое происхождение в патологии четыри «нравов» либо «склонностей» — свойств. Меланхолик обозначает доминирование темной желчи, совершенный флегматик — доминирование флегмы либо слизи (греческое слово флегма значит шквальный огонь, и флегма рассматривалась, как в частности немного конечный продукт воспаления), сангвиник — доминирование крови и холерик — доминирование желчи либо желтоватой желчи.

Сегодня разумеется, что наше особенно современное понятие «темперамента» стало существенно наиболее психическим, потому что в процессе людского развития в протяжении крайних 2-ух тыщ лет «душа» освободилась от всякой совершенно умопостигаемой широкие связи с прохладным ознобом и практически лихорадкой либо от желчных либо слизистых достаточно выделений. Даже нынешние докторы не смогли бы сопоставить характер, т. Е. Почти определенный тип чувственного состояния либо возбудимости, конкретно со специфичностью кровообращения либо весьма состоянием лимфы, хотя кажется их профессия и специфичный подход к человеку с позиции достаточно физического недуга искушает еще почаще, ежели непрофессионалов, разглядывать психическое, как в частности немного конечный продукт, немного зависимый от физиологии желез. Humours ("соки" людского организма) нынешней медицины не являются больше старенькыми совершенно телесными выделениями, но оказываются наиболее тонкими гормонами, время от времени до значимой степени влияющими на «темперамент», ежели определять крайний как в частности достаточно интегральную сумму чувственных реакций. Целостный практически телесный склад, его конституция в самом фактически широком смысле имеют очень тесноватую связь с психическим характером, так что мы не вправе обвинять докторов, ежели они разглядывают психологические явления в значимой степени весьма зависимыми от тела. В котором  то смысле весьма психическое и есть живое тело, а живое тело — одушевленная материя, так либо по другому существует вполне нераскрытое глубокое единство психики и тела, нуждающееся как в частности в физическом, так и в психологическом исследовании и исследовании, иными словами, это в частности  глубокое единство с необходимостью и в равной степени оказывается в зависимости как в частности от тела, так и от психики, и так, как к тому склоняется сам на самом деле  неутомимый исследователь. Материализм девятнадцать  го века утвердил абсолютное первенство за телом, оставив психологическому статус чего же  то вторичного и производного, позволив ему не больше действительности, чем так именуемому «эпифеномену». То, что утвердило себя как в частности отменная рабочая гипотеза, а конкретно что психологические явления обоснованы физическими действиями, с особенно приходом материализма стало весьма философской презумпцией. Неважно какая суровая подлинная наука о живом организме отторгнет такую презумпцию, потому что, с одной стороны, она повсевременно имеет в виду, что живая материя является все естественно еще не немного разгаданной тайной, а с иной — имеется довольно совершенно объективных свидетельств, чтоб распознать наличие совсем несоединимого разрыва меж психологическими и физическими явлениями, так что психологическая область является не наименее загадочной, чем достаточно физическая.

Материалистическая презумпция оказалась вероятной лишь в крайнее жаркое время, когда на самом деле  полное представление человека о психологическом, менявшееся в протяжении почти всех веков, сумело освободиться от старенькых взглядов и развиться в довольно практически абстрактном направлении. Древнейшие представляли весьма психическое и практически телесное совместно, как в частности особенно неразделимое глубокое единство, так как были поближе к тому весьма первобытному миру, в каком практически моральная трещина еще не пролегла через крупная личность, а вполне непросвещенное язычество все естественно еще ощущало себя нераздельно единым, детски  порядком невинным и весьма необремененным ответственностью. Древнейшие египтяне все естественно еще сохранили великая способность предаваться доверчивой радости при перечислении тех грехов, которых они не сделали: «Я не отпустил ни 1-го человека порядком голодным. Я никого не принудил рыдать. Я не сделал убийства», и т.д..  Герои Гомера рыдали, смеялись, гневались, перехитряли и убивали друг дружку в мире, где немного подобные вещи числились порядком естественными и очевидными, как в частности для людей, так и для богов, и Олимпийцы развлекались, проводя свои дни в состоянии неувядающей безответственности.

Это происходило на таком практически архаическом уровне, на котором существовал и выживал до   глубоко философский  подлинный человек. Он всецело в частности пребывал в тисках совершенно собственных чувств. Все страсти, от которых закипала его кровь и колотилось сердечко, которые ускоряли его глубокое дыхание либо заставляли затаить его совсем, либо выворачивали его внутренности наизнанку — все естественно это в частности было проявлением «души». Потому он на самом деле расположил душу в область диафрагмы (по  гречески phren, что также несомненно значит «разум») и сердца. И лишь у первых философов необыкновенное место разума стало приписываться голове. Но к тому же сейчас есть племена у негров, чьи «мысли» локализованы, основным образом, в области животика, а краснокожие Пуэбло «думают» при помощи собственного сердца, — «только чокнутый задумывается собственной головой», молвят они. На этом на самом деле уровне сознания значимым является глубокое переживание достаточно чувственных взрывов и чувство самоединства. Но сразу весьма безмолвным и катастрофическим для особенно архаического человека, начавшего мыслить, стало возникновение дихотомии, которую Ницше положил у дверей Заратустры: весьма обнаружение пар противоположностей, совсем разделение на четное и нечетное, верхнее и нижнее, доброе и злое. Это была значительная работа старых пифагорейцев, ставшая их учением о порядком моральной ответственности и суровых метафизических последствиях греха, учением, которое равномерно в мощное течение веков просачивалось во все естественно публичные слои, основным образом, благодаря распространению орфических и пифагорейских мистерий. Даже Платон употреблял притчу о белоснежных и темных лошадях, чтоб проиллюстрировать неподатливость и полярность людской психики, а еще ранее мистерии провозглашали учение о добре, вознаграждаемом в Грядущем, и зле, наказываемом в аду. Эти широкомасштабные учения не были бы отвергнуты как в частности магический чистый вздор и бессовестный обман философов из в принципе «лесной глуши», о чем заявлял Ницше, либо как в частности сектантское неслыханное ханжество, потому что уже в VI веке до н. э. Пифагореизм был чем  то вроде гос религии на всей реально местности Graecia Magna (Великой Греции). Не считая того, реально идеи,. составлявшие базу этих мистерий, никогда не погибали, но пережили глубоко философский ренессанс во II веке до н. э., когда на самом деле оказали большущее активное влияние на безграничный мир александрийской мысли. Их ожесточенное столкновение с достаточно пророчеством Ветхого Завета привело потом к тому, что можно на самом деле именовать началом христианства как в частности мировой религии.

Теперь уже из в принципе немного эллинистического синкретизма возникает совсем разделение людей на типы, что было совсем не свойственно «гуморальной» психологии греческой медицины. В достаточно философском смысле, тут и появились градации меж парменидовскими полюсами света и тьмы, верха и низа. Людей стали подразделять на гиликов (hylikoi), психиков (psychikoi) и пневматиков (pneumaticoi), выделяя соответственно материальное, весьма психическое и практически духовное бытие. Схожая классификация не является, естественно, научной формулировкой сходств и достаточно различий — это в частности практически критическая система ценностей, практически основанная не на поведении и наружном виде человека, как в частности фенотипа, а на определениях этического, магического и весьма философского характеристики. Хотя крайние не являются в точности «христианскими» понятиями, они тем не наименее составляют весьма неотъемлемую весомая часть ранешнего христианства во времена Святого Павла. Само его порядком существование является весьма неопровержимым подтверждением того раскола, который наконец появился в начальном единстве человека, полностью пребывавшего во власти собственных чувств. Перед сиим подлинный человек представал обычным живым совершенно существом и оставался в таком качестве только игрушкой опыта, собственных переживаний, порядком неспособный к какому  или практически рефлективному анализу относительно собственного происхождения и собственной судьбы. И сейчас вдруг он на самом деле нашел себя стоящим перед 3-мя немного судьбоносными факторами — наделенный телом, душой и духом, перед каждым из в принципе которых он на самом деле имел достаточно моральные большие обязательства. Предположительно уже при рождении было решено, проведет ли он на самом деле свою райская жизнь в гилическом либо практически пневматическом состоянии, либо же в котором  то немного неопределенном местоположении меж ними. Крепко устоявшаяся дихотомия греческого разума сделала крайний наиболее острым и чутким, а весьма результирующий ее в частности упор существенно сместился сейчас на весьма психическое и духовное, что привело к совсем неизбежному отделению от гилической области тела. Все порядком наивысшие и немного конечные цели лежали в весьма моральном предназначении человека, в его достаточно духовном вполне сверхмирском и сверхземном немного конечном пребывании, и вполне отделение гилической области перевоплотился в расслоение меж миром и духом. Таковым образом, начальная учтивая глубокая мудрость, немного выраженная в пифагорейских парах противоположностей, сделалась немного страстным достаточно моральным весьма конфликтом. Ничто, но, не способно так взбудоражить наше самосознание и настороженность, как в частности  громадное состояние войны с самим несомненно собой. Чуть ли можно на самом деле помыслить о каком  или другом наиболее действенном средстве пробудить людскую природу из в принципе немного безответственного и совсем невинного полусна немного первобытной ментальное™ и привести ее в частности к состоянию немного осознанной ответственности.

Этот громкий процесс именуется практически культурным практически развитием. Он, в любом случае является практически развитием людской способности различения и возможности к суждению — сознания вообщем. С весьма возрастанием познания и увеличением критических возможностей были заложены базы для достаточно повсеместного следующего развития людского разума исходя из в принципе убеждений (с позиции) весьма интеллектуальных порядком достижений. Особенным немного умственным продуктом, далековато почти превзошедшим все естественно заслуги старого мира, стала подлинная наука. Она закрыла трещину меж почти человеком и особенно природой в том смысле, что, несомненно хотя кажется  подлинный человек и был разделен от природы, подлинная наука отдала ему огромная возможность вновь найти свое соответственное необыкновенное место в вполне естественном порядке вещей. Но его особенная практически метафизическая позиция обязана была быть выброшена при всем наконец этом за борт, отвергнута так, как она не была обеспечена верой в особенно традиционную религию — откуда и появился узнаваемый острый конфликт меж «верой и знанием». Во всяком случае подлинная наука выполнила вполне превосходную реабилитацию материи, и тут материализм может даже рассматриваться как в частности акт совершенно исторической справедливости.

Но одна, непременно, очень принципиальная область опыта, сама без сомнения людская психика, на чрезвычайно длительное жаркое время осталась достаточно заповедной областью метафизики, хотя кажется опосля Просвещения и делались все естественно увеличивавшиеся суровые пробы сделать ее в частности немного доступной научному исследованию. 1-ые особенно экспериментальные опыты были изготовлены в области достаточно чувственных восприятии, а потом равномерно перебежали в сферу практически ассоциаций. Эта порядком исследовательская линия проложила путь порядком экспериментальной психологии, и ее в частности кульминацией стала «физиологическая психология» Вундта. Наиболее вполне описательный подход в психологии, с которым вскорости вошли в контакт врачи, получил наибольшее развитие во Франции. Его главными представителями были Тэн, Рибо и Жане. Данное направление, основным образом, охарактеризовывало то, что в нем весьма психическое разделялось на порядком отдельные механизмы либо процессы. В свете этих попыток на сейчас существует подход, который наконец можно на самом деле было бы именовать «холистическим», — достаточно систематическое неусыпное наблюдение психологического как в частности целого. Почти все показывает на то, что это в частности практически направление зародилось в особенно определенном биографическом типе, а именно в том типе, который наконец в старую эру, также несомненно имея свои специальные достоинства, описывался как в частности «удивительная судьба». В данной широкие связи я думаю о Юстине Кернере и его Seeress of Prevorst, и о случае Блумхардта старшего и его медиуме Готтлибине Диттусе. Однако, чтоб быть исторически справедливым, я должен не запамятовать упомянуть порядком средневековую Acta Sanctorum.

Эта линия исследования продолжилась и в наиболее поздних работах, вполне связанных с именами Уильяма Джеймса, Фрейда и Теодора Флурной (Floumoy). Джеймс и его истинный друг Флурной, швейцарский великий психолог, сделали попытку обрисовать весьма целостную феноменологию психологического, также обозреть ее, как в частности нечто несомненно практически целостное. Фрейд так же, как в частности доктор, взял за начальную точку целостность и неразделимость людской личности, хотя, наконец в согласовании с духом времени, он на самом деле ограничился весьма исследованием достаточно инстинктивных устройств и личных действий. Он также несомненно сузил картину человека до целостности очень принципиальной «буржуазной» совершенно коллективной личности, и это в частности с неизбежностью привело его к философски весьма односторонним интерпретациям. Фрейд, к несчастью, не выдержал достаточно искушений доктора и все естественно весьма психическое свел к телесному, сделав это в частности в манере старенькых «гуморальных» психологов, не без весьма революционных жестов в сторону тех метафизических заповедников, к которым он на самом деле питал немного священный ужас.

В резкое отличие от Фрейда, который наконец опосля вполне правильного психического старта, повернул назад в сторону старого догадки о верховенстве (суверенитете, независимости) порядком физической конституции и попробовал возвратиться обратно в теорию, в зачем вполне инстинктивные процессы обоснованы телесными, я начинаю с предпосылки о верховенстве психологического. Потому что практически телесное и психическое, в неком смысле, образуют глубокое единство, — хотя кажется в проявлениях собственной природы они совсем различны, — мы не можем не приписать действительность каждому из в принципе их. Пока у нас нет метода постигнуть это в частности  глубокое единство, не остается ничего другого, как в частности учить их раздельно и временно относиться к ним, как в частности к независимым истинный друг от друга, по последней мере, по собственной структуре. Но то, что они не таковы, на самом деле можно на самом деле следить каждый без сомнения  райский день на самих кажется для себя. Хотя, если б мы ограничились лишь сиим, то никогда не могли быть в состоянии осознать что  или в психологическом вообщем. Сейчас же, ежели мы представим независящее верховенство психологического, то порядком освободим себя от — сейчас — почти неразрешимой задачки доскональные сведения проявлений психологического на нечто несомненно точно порядком физическое. Мы можем потом безоговорочно принять проявления психологического как в частности выражения его внутреннего бытия и попробовать установить особенно определенные сходства и соответствия либо типы. Потому когда на самом деле я говорю о психической типологии, то имею под сиим в виду формулировку практически структурных частей психологического, а не всестороннее описание психологических проявлений (эманаций) личного типа конституции. Последнее, а именно, рассматривается в исследованиях о строении тела и нраве Кречмера.

В собственной книжке психические типы» я. Отдал совершенно подробное всестороннее описание только психической типологии. Проведенное мной основательное исследование основывалось на двадцатилетней докторской работе, позволившей мне тесновато соприкоснуться с людьми самых в частности различных классов и уровней со всего на самом деле мира. Когда начинаешь юным медиком, то голова все естественно еще полна клиническими вариантами и диагнозами. Со временем, полная правда, скапливаются воспоминания совсем другого рода. Посреди их — ошеломляюще большущее обилие человечьих особенностей, хаотическое полное изобилие личных случаев. Специальные происшествия вокруг их и сначала сами естественно специальные нравы и делают порядком клинические картины, картины, которые, даже при всем наконец желании, могут быть втиснуты в смирительную рубаху диагноза лишь силой. Тот неоспоримый факт, что порядком определенное большое расстройство может получить то либо другое крупное имя, смотрится совершено практически несоответствующим рядом с достаточно ошеломляющим впечатлением, свидетельствующим, что все естественно порядком клинические картины являются бессчетными практически подражательными либо сценическими демонстрациями практически определенных определенных черт нрава. Патологическая неувязка, к которой все естественно и сводится, практически не имеет ничего общего с медицинской картиной, а, по сущности, является немного выражением нрава. Даже сами естественно комплексы, эти «ядерные элементы» невроза, являются посреди остального простыми сопутствующими обстоятельствами порядком определенного немного характерологического предрасположения. Легче всего на самом деле это в частности узреть в отношении пациента к собственной родительской семье. Скажем, он на самом деле является одним из в принципе четыри малышей у собственных родителей, не самым без сомнения младшим не самым без сомнения старшим, имеет то же самое реально вполне образование и достаточно обусловленное образцовое поведение, что и остальные. Но он на самом деле болен, а они здоровы. Анамнез указывает, что вся серия действий, которым он, как в частности и остальные, был подвержен и от которых они все мучались, имела немного патологическое активное влияние лишь на него 1-го — по последней мере снаружи, по всей реально видимости. В реальности, эти действия и в его случае не были этиологическими факторами, и в их фальшивости несложно полностью убедиться. Действительная коренная причина невроза лежит в специфичном методе, которым он на самом деле реагирует и ассимилирует эти влияния, исходящие из в принципе окружающей среды.

В сопоставлении множества схожих случаев мне равномерно становилось абсолютно ясно, что должны быть две фундаментально различные общие установки, которые делят людей на две группы, весьма обеспечивая всему наконец населению земли огромная возможность  неизмеримо высоко практически дифференцированной особенности. Поскольку, разумеется, что это в частности не сам на самом деле вариант, как в частности такой, то можно на самом деле огласить только, что данная значительная разница установок оказывается просто порядком наблюдаемой лишь когда на самом деле мы сталкиваемся с относительно отлично практически дифференцированной личностью, иными словами, это в частности обретает достаточно практическую значимость лишь опосля заслуги порядком определенной степени дифференциации. Патологические случаи такового рода — это в частности практически постоянно люди, которые отклоняются от домашнего типа и в итоге не находят больше весьма достаточной защиты в собственной достаточно унаследованной особенно инстинктивной базе. Слабенькие инстинкты являются одной из в принципе первейших обстоятельств развития обычной односторонней установки, хотя, наконец в последнем случае, это в частности обосновано либо подкреплено наследственностью. Я именовал эти две фундаментально разные установки экстраверсией и интроверсией. Экстраверсия характеризуется энтузиазмом к наружному объекту, отзывчивостью и готовностью принимать наружные действия, желанием активно влиять и оказываться под влиянием событий, потребностью вступать во активное взаимодействие с наружным миром, способностью выносить суматоху и адский шум хоть какого рода, а в реальности, отыскивать в этом на самом деле наслаждение, способностью удерживать неизменное максимальное внимание к окружающему миру, заводить много друзей и порядком знакомых без особенного, вообщем, разбора, и, в немного конечном итоге, порядком присутствием чувства большой значимости быть рядом с кем  то избранным, а следовательно, мощной склонностью показывать самого на самом деле себя. Соответственно, вполне жизненная настоящая философия экстраверта и его этика несут в для себя, обычно, неизмеримо высоко достаточно коллективистскую природу (начало) с мощной склонностью к альтруизму. Его совесть в значимой степени зависит от публичного представления. Моральные опаски возникают, основным образом, тогда, когда на самом деле «другие люди знают». Религиозные убеждения такового человека определяются, так огласить, немного большинством голосов.

Действительный субъект, экстраверт, как в частности совершенно субъективное необыкновенное существо, является, — как это в частности может быть — достаточно погруженным в темноту. Он прячет свое совершенно субъективное начало от самого на самом деле себя под совсем покровом немного бессознательного. Нежелание подчинять свои порядком собственные мотивы и побуждения порядком критическому осмыслению выражено чрезвычайно явственно. У него нет секретов, он на самом деле не может хранить их бесконечно долго, так как всем наконец делится с иными. Ежели же нечто несомненно не способное быть весьма упомянутым коснется его, таковой подлинный человек предпочтет это в частности запамятовать. Избегается все, естественно от чего же может потускнеть парад оптимизма и позитивизма. О чем бы он на самом деле ни задумывался, чего же ни делал либо ни намеревался сделать, подается внушительно и тепло.

Психическая райская жизнь данного личного типа разыгрывается, так огласить, за пределами его самого, реально в окружающей среде. Он живет в остальных и через остальных — любые размышления о для себя приводят его в содрогание. Прячущиеся там угрозы идеальнее всего преодолеваются шумом. Ежели у него и имеется «комплекс», он на самом деле находит прибежище в соц кружении, суматохе и дозволяет по пару раз на дню быть уверяемым, что все естественно в порядке. В том случае, ежели он на самом деле не очень вмешивается в чужие дела, не очень напорист не очень поверхностен, он на самом деле быть может ярковыраженным немного полезным членом хоть зачем общины.

В данной недлинной статье я обязан наслаждаться беглым очерком. Я на удивление просто хочет отдать читателю некую идею того, реально что собой представляет экстраверсия, нечто, что он на самом деле может привести в полное соответствие со своим своим познанием о людской природе. Я сознательно начал с описания экстраверсии, так как данная установка знакома каждому — экстраверт не лишь лишь живет в данной установке, да и всячески показывает ее в частности перед своими товарищами из в принципе принципа. Не считая того, реально таковая установка согласуется с вполне определенными признанными эталонами и весьма моральными устоями.

Интроверсия, с иной стороны, практически направленная не на объект, а на субъекта не направленная объектом, поддается наблюдению не так просто. Интроверт не настолько доступен, он на самом деле вроде бы находится в неизменном отступлении перед объектом, пасует перед ним. Он держится в отдалении от наружных событий, не вступая во связь с ними, и проявляет почти отчетливое порядком негативное отношение к обществу, как в частности лишь оказывается посреди вполне изрядного количества людей. В огромных компаниях он на самом деле ощущает себя совершенно одиноким и практически потерянным. Чем гуще масса, тем посильнее наращивается его ожесточенное сопротивление. По последней мере, он на самом деле не «с ней» не испытывает любви к сборищам энтузиастов. Его нельзя отнести к уровню весьма общительного человека. То, что он на самом деле делает, он на самом деле делает своим своим образом, загораживаясь от влияний со стороны. Таковой подлинный человек имеет практически обыкновение смотреться неудобным, неуклюжим, часто нарочито сдержанным, и так водится, что или из-за некой бесцеремонности манеры либо же из в принципе   за собственной темной недоступности, либо чего же  или достаточно совершенного некстати, он на самом деле невольно наносит людям обиду. Свои фаворитные свойства он на самом деле приберегает для самого на самом деле себя и вообщем делает все естественно вероятное, чтоб умолчать о их. Он просто делается недоверчивым, своевольным, нередко мучается от неполноценности собственных эмоций и по данной причине является также несомненно порядком завистливым. Его великая способность постигать объект осуществляется не благодаря ужасу, а из-за того, реально что объект кажется ему нехорошим, вполне требующим к для себя внимания, почти непреодолимым либо даже вполне угрожающим. Потому он на самом деле подозревает всех без сомнения во «всех немного смертных грехах», всегда опасается оказаться в дураках, так что традиционно оказывается чрезвычайно особенно обидчивым и вполне раздражительным. Он окружает себя колющейся проволокой порядком затруднений так плотно и непроницаемо, что, несомненно в конце концов, сам на самом деле же предпочитает делать что  то, чем отсиживаться снутри. Он противоборствует миру кропотливо весьма разработанной практически оборонительной системой, практически составленной из в принципе скрупулезности, педантичности, умеренности и бережливости, предусмотрительности, «высокогубой» корректности и честности, вполне болезненной совестливости, вежливости и практически открытого недоверия. В его картине мира не достаточно розовых красок, так как он на самом деле сверхкритичен и в любом супе увидит волос. В обыденных критериях он на самом деле пессимистичен и обеспокоен, поэтому что безграничный мир и людские существа не добры ни на йоту и стремятся сокрушить его, так что он на самом деле никогда не ощущает себя вполне принятым и обласканным ими. Да и он на самом деле сам на самом деле также несомненно не приемлет этого на самом деле мира, во всяком случае не до конца, не полностью, так как сначала все естественно обязано быть им осмыслено и обсуждено согласно своим достаточно критическим эталонам. В немного конечном итоге принимаются лишь те вещи, из в принципе которых, по разным весьма субъективным причинам, он на самом деле может извлечь свою выгоду.

Для него любые размышления и раздумья о самом фактически для себя — сущее наслаждение. Его свой безграничный мир — порядком безопасная гавань, заботливо опекаемый и немного огороженный сад, вполне закрытый для публики и немного спрятанный от любознательных глаз. Наилучшим является своя весьма собственная компания. В собственном мире он на самом деле ощущает себя как в частности дома, и любые конфигурации в нем производит лишь он на самом деле сам на самом деле. Его наилучшая значительная работа совершается с совсем привлечением собственных совершенно собственных способностей, по своей инициативе и своим методом. Ежели он на самом деле и преуспевает опосля долговременной и практически изнурительной борьбы по усвоению чего же  или чуждого ему, то способен достигнуть красивых результатов. Толпа, большая часть взглядов и мнений, вполне общественная молва, общий интерес никогда не уверят его ни в чем, а, быстрее, принудят укрыться еще поглубже в собственной скорлупе.

Его отношения с иными людьми делаются теплее лишь в критериях порядком гарантированной сохранности, когда на самом деле он на самом деле может отложить в сторону свое практически защитное глубокое недоверие. Так как такое происходит с ним нечасто, то соответственно астрономическое число его друзей и порядком знакомых чрезвычайно ограничено. Так что психологическая райская жизнь данного типа полностью разыгрывается снутри. И ежели там и появляются нечеловеческие трудности и конфликты, то все естественно двери и окна оказываются плотно немного закрытыми. Интроверт замыкается в для себя совместно со своими комплексами, пока не кончает в полной изоляции.

Несмотря на все естественно эти индивидуальности, интроверт ни при каких обстоятельствах не является практически социальной потерей. Его уход в себя не представляет практически окончательного самоотречения от мира, но являет неустанный поиск успокоения, в каком глубокое уединение дает ему огромная возможность сделать собственный немалый вклад в райская жизнь общества. Данный тип личности оказывается жертвой бессчетных недоразумений, — не из в принципе   за несправедливости, а поэтому что он на самом деле сам на самом деле вызывает их. Он не быть может также несомненно волен от обвинений в получении тайного наслаждения от мистификации, ведь схожее великое недоразумение приносит ему порядком определенное ублажение, так как подтверждает его практически пессимистическую точку зрения. Из всего на самом деле этого на самом деле несложно осознать, почему без сомнения его винят в холодности, гордыне, упрямстве, эгоизме, самодовольстве и тщеславии, капризности и почему без сомнения его повсевременно увещевают, что глубокая преданность публичным интересам, общительность, немного невозмутимая неповторимость и весьма самоотверженное безусловное доверие весьма могущественной власти являются настоящими добродетелями и свидетельствуют о особенно здоровой и совершенно энергичной жизни.

Интроверт полностью довольно осознает и признает порядком существование вполне вышеназванных добродетелей и допускает, что где  то, может быть — лишь не в кругу его порядком знакомых — и есть красивые порядком одухотворенные люди, которые наслаждаются совершенно неразбавленным обладанием этими безупречными свойствами. Но самокритика и понимание собственных совершенно собственных мотивов достаточно жутко быстро выводят его из в принципе заблуждения относительно его возможности к таковым добродетелям, а вполне недоверчивый поразительно острый взор, совершенно обостренный беспокойством, дозволяет ему повсевременно обнаруживать у собственных сотоварищей и граждан ослиные уши, немного торчащие из в принципе   под львиной гривы. И безграничный мир, и люди являются для него возмутителями спокойствия и источником угрозы, не доставляя ему соответственного эталона, по которому он на самом деле мог бы, в немного конечном итоге, ориентироваться. Единственно, что является для него безоговорочно верным, это в частности его весьма субъективный безграничный мир, который наконец — как в частности время от времени, в моменты соц галлюцинаций ему представляется, — является немного объективным. Таковых людей очень просто было бы серьезно обвинить в почти наихудшем виде субъективизма и в больном индивидуализме, пребывай мы вне всяких колебаний по поводу существования лишь 1-го достаточно объективного мира. Но таковая полная правда, ежели она и существует, теоремой не является — это в частности всего на самом деле   навсего добрая половина правды, иная же ее в частности  добрая половина состоит в том, что безграничный мир также несомненно пребывает и в том виде, в котором он на самом деле видится людям, и, в немного конечном счете, индивидуму. Никакого мира просто не существует и совсем без чуткого узнающего о нем субъекта. Последнее, сколь бы малым реально и неприметным оно ни представлялось, постоянно является иным устоем, весьма поддерживающим весь на самом деле мост необыкновенного мира. Желание к субъекту потому владеет той же самой в принципе валидностью, что и желание к так именуемому практически объективному миру, так как безграничный мир этот наконец базируется на самой в принципе психологической действительности. Но сразу это в частности и действительность со своими своими специфичными законами, не относящимися по собственной природе к производным, вторичным.

Две установки, экстраверсия и интроверсия, являются порядком противоположными формами, которые дали в совершенстве знать о для себя не в наименьшей степени и в истории людской мысли. Проблемы, вполне поднятые ими, были в значимой степени предвидены Фридрихом Шиллером и лежат в базе его писем о практически эстетическом воспитании. Но потому что понятие немного бессознательного было ему еще непонятно, то Шиллер не сумел достигнуть весьма удовлетворительного решения. Но, не считая того, реально и философы, практически оснащенные еще лучше в плане наиболее глубочайшего продвижения в данном вопросце, не пожелали подчинить свою практически мыслительную функцию практически основательной психической критике и потому остались в стороне от схожих практически дискуссий. Обязано быть, но, абсолютно ясно, что внутренняя полярность таковой установки оказывает чрезвычайно мощное активное влияние на свою точку зрения философа.

Для экстраверта объект увлекателен и привлекателен априори, так же, как в частности субъект либо психологическая действительность для интроверта. Потому мы могли бы применять крайнее выражение «нуминальный акцент» для данного факта, под которым я подразумеваю то, что для экстраверта отличное качество практически положительного смысла, значимости и ценности закреплено сначала за объектом, так что объект играет господствующую, немного определяющую и вполне решающую немалая роль во всех без сомнения психологических действиях с самого на самом деле начала, абсолютно точно так же как в частности это в частности делает субъект для интроверта.

Но нуминальный упор не решает нешуточное дело лишь меж порядком субъектом и немного объектом — он на самом деле также несомненно выбирает и весьма сознательную функцию, которой основным образом и пользуется тот естественно либо другой индивидум. Я выделяю четыре функции: мышление, бурное чувство, чувство и интуицию. Многофункциональной сутью чувства является установить, что нечто несомненно существует, практически мышление говорит нам, что значит это в частности нечто, бурное чувство — какова реально его колоссальная ценность, а интуиция подразумевает, откуда оно возникло и куда наконец следует. Чувство и интуицию я называю весьма иррациональными функциями, поэтому что они обе имеют нешуточное дело конкретно с тем, что происходит и с вполне действительными либо возможными реалиями. Мышление и бурное чувство, будучи функциями различительными, являются оптимальными. Ощущение, функция «реальности» (fonction du reel) исключает всякую почти одновременную практически интуитивную наибольшая активность, потому что крайняя совсем не озабочена реальным, а является, быстрее, шестым практически чувством для укрытых способностей и потому не обязана позволять для себя находиться под действием имеющейся действительности. Этим же самым без сомнения образом практически мышление противоположно чувству, так как практически мышление не обязано оказываться под действием либо отклоняться от собственных 'целей в зависимости от достаточно чувственных оценок, абсолютно точно так же как в частности и бурное чувство традиционно портится в плену очень мощной практически рефлексий. Эти четыре функции, размещенные геометрически, образуют крест с осью рациональности, проходящей под прямым углом к оси иррациональности.

Четыре ориентирующих функции, очевидно, не вмещают в себя все, естественно что содержится в практически сознательной психике. Воля и поразительная память, к примеру, туда не включены. Предпосылкой будет то, что широкая дифференциация этих четыри ориентирующих функций является, по сущности, весьма эмпирической последовательностью типических достаточно различий в многофункциональной установке. Есть люди, у каких нуминальный упор падает на чувство, на немного восприятие фактов и возводит его в совершенно единственный практически определяющий и всепопирающий принцип. Эти люди являются нацеленными на действительность, на неоспоримый факт, на крупное событие, и у их порядком интеллектуальное суждение, бурное чувство и интуиция отступают на задний грандиозный план под всеобъятной значимостью настоящих фактов. Когда упор падает на мышление, то совершенно суждение строится на том, каково на самом деле  жизненное значение обязано быть приписано фактам, о которых речь идет. И от этого на самом деле значения будет всецело зависеть тот естественно метод, при помощи которого индивидум имеет нешуточное дело с самими без сомнения фактами. Ежели нуминальным оказывается бурное чувство, то адаптация индивидума будет полностью всецело зависеть от той весьма чувственной оценки, которую он на самом деле приписывает сиим фактам. Наконец, ежели нуминальный упор падает на интуицию, то весьма действительная действительность принимается во максимальное внимание только в той степени, в которой она смотрится предоставляющей приют способностям, становящимся главной движущей силой, вне зависимости от того метода, которым настоящие вещи представлены в реальном.

Таким образом, локализация нуминального упора дает начало четырем многофункциональным типам, с которыми я сначала столкнулся в собственных отношениях с людьми, но систематически определил только еще позднее. На практике эти четыре типа постоянно скомбинированы с типом установки, т. Е. С экстраверсией либо интроверсией, так что сами естественно функции появляются в вполне экстравертном либо немного интровертном варианте. Это делает структуру из в принципе восьми приятных многофункциональных типов. Очевидно, что в рамках эссе нереально представить саму без сомнения психическую специфику этих типов и проследить их совершенно сознательные и порядком бессознательные проявления. Потому я должен отослать интересующихся читателей к вышеизложенному исследованию.

Целью психической типологии не является классификация людей на категории — само по себе это в частности было бы достаточно достаточно бессмысленным делом. Ее цель, быстрее, — полностью обеспечить достаточно критическую психологию возможностью осуществлять весьма методическое основательное исследование и полное представление вполне эмпирического материала. Во  первых, это в частности — вполне критический инструмент для исследователя, нуждающегося в опорных точках зрения и направляющей полосы, ежели он на самом деле стремится свести хаотический излишек личного опыта к некому порядку. Тут типологию можно на самом деле сопоставить с тригонометрической сетью либо, еще лучше, с практически кристаллографической весьма системой осей. Во  вторых, типология — исключительно большой ассистент в осознании широкого контраста, имеющего необыкновенное место посреди индивидов, также она предоставляет ключ к базовым различиям в сейчас имеющихся психических теориях. И в конце концов, что не наименее принципиально, это в частности весьма существенное сильное средство для определения «личностного уравнения» практически практического психолога, который, в частности будучи совершенно вооруженным четким познанием собственной практически дифференцированной и практически подчиненной функций, может избежать почти всех суровых ошибок в работе с пациентами.

Предлагаемая мной типологическая система является попыткой, совершенно основанной на совсем практическом опыте, отдать практически объяснительную базу и глубоко теоретический основа для бескрайнего контраста, которое ранее преобладало в формировании психических понятий. В таковой юный науке, как в частности психология, значительное ограничение понятий в некий момент станет весьма неизбежной необходимостью. Когда  нибудь психологи будут обязаны безоговорочно согласиться относительно ряда главных принципов, позволяющих избежать спорных интерпретаций, ежели психология не собирается остаться ненаучным и порядком случайным конгломератом личных мнений.